Михаил ГОЛДЕНКОВ

«Аналитическая газета «Секретные исследования», №19, 2019

Дата 3 июля в советские годы отмечалась как День освобождения Беларуси от немецко-фашистских захватчиков. Теперь же этот день приурочили ко Дню независимости, хотя настоящая независимость Беларуси наступила значительно позже. Но вот в чём мистика даты 3 июля – Минск освобождали в этот день не только в 1944 году, но и в 1660-м.

БЕЛАРУСКОЕ КУЛИКОВО ПОЛЕ

В этом году в Беларуси очень скромно отметили дату битвы на Полонке, состоявшейся в Беларуси в далёком 1660 году. Термин «Куликово поле», пусть отношение историков к самой Куликовской битве 1380 года значительно изменилось, уже сам по себе давно стал фразеологизмом, крылатым выражением, означающим битву за свободу, начало освобождения. Для истории Беларуси таким Куликовым полем является битва на реке Полонка, произошедшая 28 июня 1660 года.

Московский воевода Иван Хованский с войском по польским данным до 40.000 человек (после объединения с Щербатовым и Змеевым), а по российским – всего в 9.000 человек, пошёл навстречу объединённой армии русского (украинского) воеводы Степана Чарнецкого и литвинского (беларуского) гетмана Яна Павла Сапеги. У берегов речушки Полонки и одноимённой вёски, что в Барановичском районе Брестской области, чуть западней Барановичей, обе армии встретились.

Битва на Полонке, притоке Иссы – первая настоящая громкая победа войск ВКЛ в войне Кровавого Потопа (1654 – 1667 годов), конечно, пока не стала окончательным разгромом захватчиков, но оказалась знаковой и первой громкой победой литвинов (так до 1840-х называли беларусов), изменившей прежде всего умы людей: литвины поверили – они победители, а московиты в своей победе, а главное, в своих силах, впервые серьёзно усомнились. Битва при Полонке освободила одним махом сразу четыре беларуских населённых пункта: Минск, Ляховичи, Мир и Жуков Борок.

Маленькая извилистая Полонка течёт в холмистой местности между Слонимом и Ляховичами, в 20 км западнее Баранович в самой низкой её части, образуя возле деревни Полонка широкий изгиб (луку) радиусом около 2 км, где и расположились войска Речи Посполитой. Несмотря на малые размеры и неширокое русло, берега реки с обеих сторон сильно заболочены, и, чтобы перебраться с одного берега на другой, требовалось идти по мосту, находившемуся вблизи деревни. По народным беларуским легендам речка Полонка получила такое название из-за незамерзающего озерца – полонки (полыни) – в котором некогда утонула конница пришлых крымских татар. Теперь в эту полынью шёл Хованский…

Для отражения наступления Хованского были направлены новые инфлянтские части. У литвинского войска Сапеги и русинского Чарнецкого на двоих собралась армия в 12.000 согласно данным беларуских историков, и до 15.000 – по данным польских историков. Хотя иные беларуские историки называют меньшую цифру – 10.000 человек. Все эти различия в определении сил Сапеги и Чарнецкого объясняются тем, что обычно не вся армия принимала участие в предстоящих битвах. Всегда определённая часть армии оставалась в обозе. Вероятно, в самом деле, имея силы в 15.000 человек, Сапега и Чарнецкий на берегу самой Полонки располагали только 10.000, а остальные стояли в резерве – обычная военная тактика.

Поляки также пишут, что Хованский привёл армию в 40.000. Но мог ли он собрать такие огромные силы? Из-под Ляховичей Хованский мог привести лишь максимум 4.000 или от силы 5.000 человек. К нему на подкрепление пришло ещё столько же, потому цифры русской Википедии кажутся куда как более правильными – от 8.000 до 9.000 человек было у Хованского. Но мог ли Хованский вопреки московской стратегии идти с такой малой силой против превосходящего противника? Конечно, не мог. И тут русскоязычная Википедия или лукавит, или просто забыла включить в состав армии Хованского конницу князя Семёна Лукича Щербатова, солдат воеводы Семёна Змеева и литвинскую шляхту, присягнувшую московскому царю. Вот вместе с этими силами объединённое войско Хованского, Щербатова и воеводы Змеева, в самом деле, могло вполне достигать 40.000 человек, о чём и пишут польские историки. Но, опять-таки, есть чёткие данные, что далеко не все эти силы приняли участия в сражении, а лишь 20.000 человек. (Вообще же к любой оккупационной армии всегда липнет всякий сброд, что увеличивает число захватчиков.)

Союзное войско литвинского гетмана Яна Павла Сапеги и польского русского (словом «русское» тогда называли только и именно украинское, а Русью – только Украину) воеводы Степана Чарнецкого начало строиться у реки Полонки и одноимённой деревни около шести часов утра. Расположить армию в излучине болотистой реки полководцы решили после сообщения разведки о быстром приближении московитов. Река с болотистыми берегами неизбежно заставляла Хованского приостановить наступление. Выигранное время и естественная преграда позволяли войску Речи Посполитой развернуть боевые порядки. Солдаты Сапеги стали севернее переправы, а Чарнецкого – южнее. Переправа оказалась на участке союзных войск, которые были расставлены в следующем порядке: на правом крае – напротив заречного фольварка Патяны – стояли отряды панцирной и лёгкой конницы Габриэля Войниловича. В центре, напротив моста, Чарнецкий поставил королевский полк, свой драгунский и две гусарские хоругви. На левом крыле, погранично с правым крылом литвинов Сапеги, стояла пехота и артиллерия. В авангарде находились четыре лёгкие хоругви поручика Петра Менжинского, переправленные на восточный берег реки Полонки. Они разместились в небольшой рощице, что росла за переправой.

НАЧАЛО БИТВЫ

Итак, Хованский приближался к городу Слониму. В войске Хованского в общем счёте было не менее 20.000 солдат. С целью разведки дислокации противника в сторону Слонима был выслан московитский отряд под командой Нащокина, но наш беларуский полковник Самуэль Кмитич стремительно атаковал его, нанёс поражение и вынудил отступить к основным силам московских оккупантов. Литвинский шляхтич Богуслав Казимир Маскевич так описывает этот первый эпизод предстоящей битвы:

«Пошёл сам [Иван Хованский] со всем войском к Мыши [деревня около Полонки], оставив немного пехоты под Ляховичами (а было это в неделю дня 27 июня), не дойдя до Мыши провёл ночь у Полонки п. Бруханского, где перед ним стоял полковник наш Кмитич в передовой страже, бился с Москвой и разбил часть их. Тем временем и наше войско подошло из Слонима»…

Иван Хованский решил использовать фактор неожиданности: ночью перейти через речку Полонку и врасплох атаковать неприятеля… На рассвете 28 июня 1660 года его авангард, состоявший из «перемётчиков» – литвинских шляхтичей, перешедших на сторону Московии под командованием Флориана Слонского, после пушечной пальбы по литвинско-польским позициям оттеснил авангард Менжинского и стал переправляться кто по мосту, а кто увязнув в топких берегах беларуской речушки. Бой разгорелся упорный и жестокий.

«Присяжная шляхта наступала пешей, билась заядло». Хотя Чарнецкий ободрял своих солдат также держаться как можно твёрже, но долго сдерживать атаки «перемётчиков» малыми силами для авангарда Менжинского оказалось трудным делом. Солдаты Менжинского отступили, но, заняв удобную позицию на противоположенном берегу, открыли плотный мушкетный огонь, когда люди Слонского вновь пошли в атаку. И тут на наступающего врага обрушилась контратака гусар Чарнецкого. Посполитые гусары опрокинули предателей шляхтичей, не дав перейти им реку. Подоспевшая на помощь московитская пехота, устремившаяся по мосту на противоположенный берег, также подверглась массированному удару гусар и была порублена и отброшена назад…

Хованский, конечно же, наконец-то понял, что фактора неожиданности у него не вышло. И тут он сделал ещё одну роковую ошибку. Точнее, даже не он, а его разведка… Предрассветный туман и дым от подожжённых литвинами домов деревни Мышь скрывали истинную численность литвинско-русинского войска, составлявшую чуть менее 8.000 конницы и около 3.000 пехоты. Ну, а разведке Хованского показалось, что силы Чарнецкого почти вдвое меньше. И это была ещё одна хитрость русского (украинского) воеводы, успешно реализованная. Хованский, в самом деле, поверил, посчитал, что у Чарнецкого людей меньше в три раза, и это окрылило московского полководца. Он был полностью уверен в победе.

Хованский не отказался от изначального своего намерения разгромить сначала левое крыло противника и сконцентрировал здесь главные силы своей конницы, взяв командование ею на себя. Центр он доверил Семёну Даниловичу Змееву. Левым крылом московитов (напротив коронных войск) командовал князь Щербатов. В резерве находился князь Трубецкой с частью конницы. Чтобы прикрыть своё левое крыло, Хованский занял фольварок Патяны, находившийся за небольшим ручьём. Ручей впадал с востока в Полонку, и московский воевода разместил там отряд пехоты и четыре пушки – на тот случай, если бы литвины и русины перешли Полонку. Как позже выяснилось, это охранение было слишком слабым. Невнимание к своему левому крылу оказалось ещё одной ошибкой Хованского. Он не смог предугадать, что именно туда будет направлен главный удар войска Речи Посполитой.

У Хованского, впрочем, не было времени на глубокую разведку позиций противника. Скорее всего, Хованский рассчитывал, что преградой для удара противника по его левому крылу послужит заболоченный ручей, впадающий в Полонку. Хованский и не подозревал, что конница противника перейдёт обе водные преграды и ударит как раз в это крыло. Больше всего он рассчитывал на свой правый фланг, где собрал больше всего ратников, причём самых лучших.

– Атаковать Чарнецкого! – приказал Хованский, видя завязавшийся на переправе новый бой. Московиты пошли на русинский авангард большими силами. И тут из береговых зарослей по солдатам Хованского затрещали мушкеты литвинов, ухнули пушки. Люди же Чарнецкого под огнём пушек и новой атакой массы неприятелей стали спешно отступать. Обрадованный Хованский приказал преследовать и разбить врага… Но это была новая ловушка, очередная полынья: Чарнецкий завлекал московитов в «расставленные сети». Старый русский (русинский – украинский) приём ложного отступления, которое перед конницей Мамая на Куликовом поле изобразили московиты князя Дмитрия, чтобы заманить врага под удар литвинских рыцарей Дмитрия и Андрея Ольгердовичей, всё ещё действовал. Но забыл про то дальний потомок литвинского князя Гедемина Иван Хованский!

Полк Змеева силами своих солдат и верной царю литвинской шляхты ринулся на мост преследовать «побег» Чарнецкого и при переправе угодил-таки в засаду: драгуны Чарнецкого с двумя пушками открыли яростный огонь сбоку по мосту, а затем солдат и шляхту Змеева вновь атаковали коронные гусары с карабелами и длинными копьями. На мосту и в реке всё смешалось. Люди падали, прыгали в воду, в миг окрасившуюся кровью… Московские ратники бросились обратно к берегу, но и там разрывались ядра и свистели пули. Раненным упал и сам Семён Змеев…

Хованский теперь понял свою ошибку. Но решил идти ва-банк. Князь выхватил саблю и лично повёл в атаку весь правый фланг – около 6.000 человек. Его ратники сшиблись с идущими вперёд литвинами, русинами и поляками. Ожесточённый бой завязался и в воде Полонки, и в её трясине, и на суше. Конные литвины Полубинского налетели вихрем, рубили врага, теснили его, втаптывали копытами коней в топкие берега, сбрасывали в воду.

Хованский знаками и криками собирал вокруг себя своих всадников и вновь бросал их в атаку. Но даже его энтузиазма и храбрости не хватало, чтобы остановить напор литвинской кавалерии, которая насаживала на длинные пики его ратников, как жуков на булавку… Гусары Александра Полубинского нанесли московской пехоте особо ужасные потери. Пехотный строй московитов был разбит столь удачно, что, как выразился очевидец битвы, – «никто древка даром не сломал» – т.е. все, кто поломал свои копья, поломали их, протыкая врагов… Хованский в этой жуткой для него рубке также получил удар по голове гусарской пикой и выпал из седла.

РАЗГРОМ ХОВАНСКОГО

События разворачивались быстро. Увидев разгром центра, обратилась в бегство московская конница левого фланга. Следом за ней убежала добрая треть пехоты. Всадники Войниловича ударили с тыла по отрядам Щербатова, напор литвинов-беларусов сломал сопротивление правого московского крыла, и хоругви Сапеги сильно врезались с этой стороны в правый фланг конницы Хованского… В боевых порядках московитов возник хаос и неразбериха, ибо большая часть войска Хованского оказалась под атакой со всех сторон…

Большинство московитов было смято, порублено и в панике бежало. Литвины уже сидели на их плечах и рубили убегающего неприятеля. Московитян от полного разгрома спасли немецкие рейтары. Они рассыпались по берегу и открыли плотный огонь из мушкетов. Для Полубинского, преследовавшего убегающего Хованского и его солдат, дело осложнялось не только мушкетным огнём, но и болотистыми берегами Полонки, где вязли его кони. Но вот копыта наконец-то застучали по твёрдой земле – гусары преодолели топь. Однако теперь на них уже летели отборные боярские полки и немецкие рейтары. Неприятели с громким кличем сблизились, сшиблись, и всё вновь смешалось в водовороте отчаянного сражения. С фланга уже громыхали залпы – то солдаты литвинского полковника Войниловича обстреливали левое крыло московского войска князя Щербатова. К Войниловичу присоединился и Михал Казимир Пац со своей жемайтской дивизией.

Смяв фланг ратников Хованского, солдаты Войниловича ударили в тыл неприятеля, налетели на позиции пушкарей, спрятавшихся в зданиях местного поместья. По литвинам из-за стен будынков открыли смертоносный огонь из орудийных и мушкетных стволов. Ядра и пули стали косить литвинскую и жемайтскую пехоту и кавалерию, люди падали снопами на землю. Никто не мог перезарядить мушкета, даже вытащить шомпол или достать пороховницу не было времени. Участник той битвы позже вспоминал этот момент:

«Поздно было огонь давать, когда летел град пуль. Полегли убитыми много солдат, много получили ранения. Но ещё с большим энтузиазмом пошли мы на них, так как увидели, что чуть ли не все погибнем, если спины покажем. И пошли прямо на их огонь, да так, что с ними смешались. Как зерно с сечкой, так как уже нельзя было иначе».

«Трудно было разъярённым солдатам связать руки, и выбили они три тысячи один к одному», – писал потом Ян Павел Сапега об этой атаке.

С яростными криками литвины и жемайты ворвались во вражеские укрепления, перебили пушкарей, а уцелевшие артиллеристы и стрельцы бежали в поле, где на них налетели и пехотинцы Паца, и гусары Полубинского, и казаки Кмитича, рубя саблями и пронзая пиками. Польские драгуны Любомирского бежали по мосту и при поддержке кавалерии также врывались на позиции московской артиллерии, и тоже гнали и рубили канониров и стрельцов Хованского.

Бежавшие солдаты и стрельцы Змеева укрылись в берёзовой роще, где приняли оборону, соорудив засеку (поваленные крест-накрест небольшие деревья верхушками в сторону неприятеля), атаковывать которую всадники Чарнецкого не решились. Тогда Чарнецкий отозвал кавалерию, приказав подкатить к лесу захваченные у московитов орудия. По прячущимся в лесу ратникам Змеева открыли огонь из их же пушек. Ядра крошили деревья и засеку, валили и разрывали людей…

Неся потери и не видя возможности дальнейшего сопротивления, московские офицеры приняли единственно правильное решение – сдаться. Но когда московиты вышли из засеки для сдачи, Чарнецкий подумал, что его атакуют.

– Руби! – скомандовал он своим гусарам… Вновь кавалерия налетела на захватчиков, которые уже абсолютно не были готовы обороняться… От страшной резни спаслись и смогли бежать 800 стрельцов и 400 солдат Змеева, вновь укрывшиеся в роще. Позже 700 из них сдались, выбросив белый флаг. Остальные 500 были перебиты.

Попал в плен Щербатов, был ранен Змеев, ранен саблей в голову Трубецкой, с двумя ранами головы и с небольшим отрядом бежал Хованский…

По свидетельству самого Щербатова, под Полонкой погибло 16.000 московитов. Это был полный разгром главной царской армии Московии, которая тогда действовала в Беларуси, и коренной перелом в ходе всей войны. Хотя российская Википедия пишет, что Хованский потерял 3.500 человек убитыми, а польские историки указывают на потери Хованского от 12.000 до 16.000 человек. Конечно, российские данные в 3.500 человек убитых совершенно не стыкуются с тем, что к Ляховичам Хованский прибыл с малым отрядом, оставшимся от 20-ти тысячной армии. Посему данные Щербатова о 16.000 погибших кажутся более верными, тем более что они сходятся по элементарной математике: всего у Хованского после битвы осталось 4.000 человек, а значит, если отнять от 20.000, то и получим подтверждение данным Щербатова о 16.000 погибших.

Такое большое число погибших по сравнению с потерями армии ВКЛ и Польши – всего 300 убитых – красноречиво говорит о том, что московитов (финно-угров и бывших ордынцев Орды-Московии) много полегло во время бегства, когда их рубили и обстреливали вдогонку, пока они разбегались кто куда, особенно не повезло тем, кто оказался в чистом поле. Молодой польский шляхтич Ян Хризостом Пасек, очевидец и участник сражения, так описал бой московских бердышников и посполитых кавалеристов: «Четверти часа не прошло с начала этой схватки, вырезали их [московитов], так что ни один не ушёл, поскольку были в чистом поле».

ПОСЛЕ БИТВЫ

Битва на реке Полонке вылилась в целую серию столкновений и боёв по ходу всего быстрого отступления войск Хованского и его разрозненных групп, вплоть до Минска. Известно, что убегавшие остатки войск Хованского постоянно преследовала, рубя и обстреливая из луков, лёгкая конница (казаки) Самуэля Кмитича. Она гналась до поздней ночи, порубав и перестреляв большинство беглецов. У городка Мир Кмитич с 13 ротами кавалерии нагнал и уничтожил 1500 пехотинцев Хованского, после чего перепуганный московитский гарнизон Мира сдался без боя. Далее по дороге от Мира к Минску, у легендарного беларуского села Жуков Борок (Столбцовский район Минской области) на берегах Нёмана Самуэль Кмитич с 300 всадниками вновь нагнал врага – отряд из 2000 московитских драгун, спешно уходивший по дороге на северо-восток к Минску. Несмотря на ощутимое численное превосходство неприятеля, вершники Кмитича смело налетели на деморализованного противника и порубали всех драгун.

Польский профессор истории Радослав Сикора так пишет про участие Самуэля Кмитича в Полонской битве: «Кто выиграл сражение? Вопрос, кажется, парадоксальный…» и далее профессор делает собственный вывод: «выиграли жолнеры Самуэля Кмитича»… Таким образом, по мнению польского историка Сикоры, Самуэль Кмитич стал главным героем этой битвы.

Впрочем, согласиться с польским историком крайне трудно, ибо героем той битвы стал не только Кмитич. Чем хуже сумасшедшая атака солдат Войниловича? Гусары Чарнецкого, пехота Сапеги, конница Кмитича и авангард Менжинского… Все внесли свою героическую лепту в общую победу. С чем единственно не поспоришь, так это с тем, что именно благодаря Кмитичу московиты быстро ушли из-под Ляховичей, оставили без боёв Мир и Минск.

Битвы около Мира были двумя самостоятельными сражениями, весьма ощутимо сказавшимися на общих силах Хованского. Шутка ли – московиты в этих двух битвах потеряли более 3000 человек, чуть меньше, чем на самой Полонке, и в три раза больше, чем в следующей крупной битве на реке Басе. Ну а шляхтичи-предатели предпочли вообще навсегда ретироваться из армии Хованского. Их страх за наказание, как и раскаяние, что сделали неверный выбор, наверняка были в тот момент безмерными. Польский историк прав в одном – именно быстрая и профессиональная зачистка местности Самуэлем Кмитичем заставила неприятеля без боёв отдать литвинам их три важных города.

Беларуские историки приводят и такие цифры потерь Хованского в Полонской битве: 4.500 человек только убитыми, в том числе около 2000 боярской конницы, и ещё 800 пленными – всего 5.300 человек, более половины войска Хованского. Но тут учтены потери лишь в самом сражении на реке и не учтены погибшие ратники как Щербатова, так и убитые во время преследования, в боях под Миром и навсегда покинувшие войско Хованского люди. Скорее всего, ушли безвозвратно и немецкие рейтары Хованского…

ЭХО ПОБЕДЫ НА ПОЛОНКЕ

Однако, суть победы вовсе не в точных цифрах потерь, а в эффекте от победы, в том ужасе, который впервые испытали захватчики, убегая от берегов Полонки, спасаясь от «взявших их на меч» литвинов аж до самого Полоцка. После этой битвы, по словам самого Хованского, его солдаты испытывали почти суеверный страх перед литвинами (беларусами), и князь считал, что литвины его ратников заколдовали…

Так, с Полонки началось изгнание захватчиков с беларуской земли. 1660 год стал годом начала череды славных побед. В тылах противника с новой силой развернулась народная партизанская борьба. Вскоре войска Сапеги и Чарнецкого были уже под Борисовом. Этим же летом освобождение праздновали жители Кричева, Шклова, Мстиславля. Некоторые отряды литвинской (беларуской) армии приближались вплотную к Смоленску и там жалили московитские гарнизоны неожиданными атаками.

В те годы ещё никто не фиксировал рекорды Гиннеса. Но случаи бывали как раз для такой книги рекордов. Так, один, к сожалению, неизвестный литвинский или польский гусар со своей пятиметровой пикой вместе с другими гусарами врезался в плотный строй колонн московитской пехоты и проткнул одной пикой сразу… шестерых! Невероятно, но факт.

Впрочем, проверить сей факт уже не представляется никакой возможности, как и сильно усомниться в этом могут только те, кто не знает, как проходили столкновения гусарского строя с пехотой. В частности, этот момент отражён в анимационном фильме польского режиссера Аркадиуша Ольшевского «Bitwa Pod Polonka», рассказывающем историю этого сражения. То есть проткнуть пятерых или шестерых пехотинцев одной пикой – было всё же возможно.

Если мушкетный огонь пехотинцев был достаточно плотный и эффективный – не менее четырёх шеренг – и плюс были пушки, то столкновения с гусарами вообще можно было избежать, расстроив их атаку. Остановить или как-то сбить атаку гусар могли и специальные рогатки «испанские козлы», но их надо было успеть изготовить, и они часто отсутствовали. Но если мушкетный огонь был слаб либо не эффективен, а «козлов» не было, то строй гусар обрушивал такой силы удар по пехоте, что частокол длинных копий пикенёров уже не спасал – даже проткнутые копьями гусарские кони по инерции тараном сминали до пяти-шести шеренг пехотинцев, а значит, и проткнуть одной пикой стоящих плотно друг за другом пехотинцев было реально.

Фронт противостоящей гусарии пехоты обычно состоял из нескольких рядов воинов. Чем глубже фронт, тем больше шансов остановить атаку. Длина пики гусара – 5, 6 метров – позволяла уверенно поражать пехотинцев, а сила удара была такова, что пика при использовании тока атаки пробивала не только деревянные щиты гуляй-города, но и железные панцири. И если конь проходил, сминая пять-шесть, а то и семь шеренг, то в такой давке вполне возможно было и проткнуть одной пикой сразу пятерых человек…

И по свидетельствам современников, в самом деле, бывали случаи, когда одной пикой пронзали насквозь одновременно несколько пехотинцев. Шляхтич Самуэль Лещинский свидетельствует о случае, когда пикой были пронзены одновременно пять московских воинов в битве под украинским Чудновым в том же 1660 году. Правда, гусарские пики всегда представляли и проблему, так как после первой же атаки большинство пик от мощных ударов ломалось или оставалось на поле боя. Это было оружие для одноразового использования, но крайне эффективное для одной решительной атаки.

Итак, оглушительно разгромленный на легендарной беларуской речке князь Хованский с перевязанной окровавленной головой и малым отрядом прибежал обратно к Ляховичам, в тайне надеясь, что гарнизон крепости капитулировал. Но Ляховичи, к ужасу московского князя, оказались до сих пор не взятыми. Напротив, воодушевлённые новостью о разгроме Хованского защитники Ляхович предприняли смелую вылазку, нанеся урон московской пехоте, отбросив её от стен крепости. После этого отряд Хованского бросился от Ляховичей дальше, к Минску, а оставшиеся под Ляховичами новгородцы и драгуны, заразившись страхом ратников Хованского, в тот же день сняли безуспешную осаду и спешно двинулись на север к Полоцку, бросив под Ляховичами даже свой обоз и всё, что могло помешать быстро уносить ноги от страшных литвинов…

В брошенном московитами лагере под Ляховичами победителям достались огромные трофеи. Особенно радовался Павел Сапега многочисленной артиллерии и запасам пороха. Было здесь также много муки и более семи тысяч награбленных москвичами у наших крестьян коров. Ну а что касается деревни Полонки и особенно вёски Мышь, то в результате битвы они были почти все разрушены. Деревню Мышь построили на новом месте, назвав Новой Мышью. Король и Великий князь Речи Посполитой Ян Казимир по этой причине на целый год освободил эти деревни от всяких налогов.

Резонанс от поражения Хованского был огромен, он докатился до Минска (Менска), куда и бежал Хованский. В Минске с началом московской оккупации всё беларуское население ушло партизанить в леса, и ныне там был только гарнизон Московии, состоявший исключительно из мордвы и татар, не понимавших по-славянски. Впрочем, в Минске Хованский так и не успел перевести дух. Страх и ужасы его ратников перешли и к гарнизону города. В Минске все только и говорили о том, что к городу приближаются хоругви литвинов, которые в самом деле туда направлялись, чтобы освободить свой Менск, как тогда правильно назывался этот город по-беларуски.

Оккупационный мордовско-татарский гарнизон россиян волновался, а многие из него бежали без оглядки кто куда, рассказывая жуткие истории о мести литвинов всем захватчикам... И Хованскому вновь пришлось бежать, бежать далее, уже до самого Полоцка. И как только московский князь покинул Минск, в него вступили литвины (беларусы) – 3 июля 1660 года, в тот же день, когда в 1944 году город был освобождён от немецко-фашистских захватчиков...

Въехавшим в Минск литвинам предстала унылая картина: совершенно необитаемый город с брошенными телегами и пушками на улицах, с обилием полуразрушенных домов, с не похороненными телами неизвестно кого, с беспорядком и хаосом… И ни одной живой души не вышло встречать освободителей. Даже бродячих собак не было видно нигде – ведь повторим: все жители Минска партизанили в местных лесах, куда ушли при приближении московитов ещё ровно четыре года назад, тоже 3 июля (1655 года). Так, битва на Полонке освободила одним махом сразу два беларуских города – Ляховичи и Минск плюс два маленьких городка – Мир и Жуков Борок. И это был коренной перелом в войне.