Михаил ГОЛДЕНКОВ

«Аналитическая газета «Секретные исследования», №14, 2021

Беларуские историки много говорят о том, что в годы Северной войны царь Пётр I в 1705 году жестоко расправился с полоцким Софийским собором. Но только ли с ним? Если суммировать все деяния царя Петра в той войне, то его иначе как поджигателем беларуских городов и назвать невозможно.

Петр I наказывает за небрежение к мостам генерал-полицмейстера А. Дивиера. Немецкая гравюра. 1841 год 

СОЖЖЕНИЕ МОГИЛЁВА

В своей истории все крупные города когда-нибудь да переживали мощные пожары. Но после они возрождались и вновь обретали былую мощь. Увы, но после пожаров лета и осени 1708 года, случившихся в Могилёве и Шклове, эти крупные беларуские торговые центры более никогда не стали прежними.

Кажется, странно: номинально ВКЛ, как часть Речи Посполитой, считалась вроде бы союзником Московии в войне против Швеции (войну Швеции из-за Риги, впрочем, без одобрения посполитого сейма объявил лишь сам король Речи Посполитой немец Фридрих Август). Впрочем, на практике московский царь, конечно же, видел, что народ Беларуси сочувствует не ему, а Карлу XII. Это и выводило его из себя.

Летом 1708 года Могилёв радушно принял шведское войско во главе с самим королём Карлом. Постояв немного в городе, королевская армия, соорудив в августе с помощью финских и шведских мастеров два новых моста через Днепр по Смоленскому тракту, присоединив к себе могилёвских добровольцев, перешла на другой берег реки, чтобы продолжить поход. Ну а через месяц, 8 сентября 1708 года, на день святого мученика Сазонта, перед Нарождением Наисвятейшай Панны в Могилёв вернулись московиты. Как записал могилёвский хронист Арэст: «По приказу царя Петра Алексеевича москва, калмыки и татары в вышеупомянутый день, ровно с восходом солнца, окружили место со всех сторон. Местные закрыли все ворота, по тревоге ударили в колокола, но заметили, что замок уже горит».

Горожане открыли ворота, просили пощады, но всё напрасно. Захватчики лишь дали один час, чтобы из ратуши в склеп вынесли все ценные городские книги. В то же время калмыки стали громить магазины, грабить и поджигать. Брали всё: одежду, отнимали деньги у могилёвчан, бросались на предместья и грабили там тоже. Когда же огонь занялся со всех сторон города, то негодяи быстро уехали вон. Люди хватали детей и самое ценное, что можно было унести в руках, и бежали.

Арэст с отчаянием писал об этом событии: «Гэта ўжо Масква высякае места! Горы-горы, прытулiце нас, бо хто ж сьцерпiць дзень гневу Божага!»

Горел крупнейший торговый центр Восточной Европы, конкурент Гданьска, Риги и Вильны… После этого пожара Могилёв более никогда не стал прежним крупным городом уровня Риги или Гданьска.

Приведём переписку царя Петра с генералом Боуром, исполнявшим карательную операцию. Царь – Боуру: «Господин генерал-порутчик. Письмо Ваше без числа писанное я получил, на которое ответствую. Первое, чтобы всё, как уже и прежде указ дан вам, пред неприятелем жечь, не щедя отнюдь ничево, а именно знатных мест и Витебский уезд, сим куды обращение ваще будет разорять без остатку, хотя Польское или свое. Piter»

Генерал Боур Петру: «В Могилёв сего числа отправил в партию майора Видмана, с ним драгун 300, казаков 500 и по указу вашего величества приказал управить повеленное, а со оными майором поехал вашего царского величества господин атьютант Бартенев».

Генерал Боур Петру: «Отьютант Бартенев вчерашнего 9 дня сентября из Могилёва приехал в добром здоровье и по указу вашему исполнено».

Бартенев Петру: «А местечка Могилёв в замке и предместье всё выпалили. А от Могилёва по дороге деревни и местечки Дрыбин и Горы все попалили».

ТРАГЕДИЯ ШКЛОВА

Конечно же, Пётр мстил за лояльность беларусов к армии Карла. Хотя это странно, ведь он же не король ВКЛ, а всего лишь иностранный царь. Впрочем, с логикой у Петра всегда были проблемы.

За это же самое, за что поплатился Могилёв, поплатился и Шклов. Современному беларусу трудно представить, что к лету 1708 года Шклов был седьмым по величине и количеству жителей городом Беларуси. Такие города, как Витебск, Гомель, Гродно, уступали Шклову! Шклов также принял шведский обоз генерала Левенгаупта, состоявший из прибалтийских и немецких солдат, он следовал из Курляндии через Беларусь в Полтаву на воссоединение с маленькой армией Карла.

По ходу продвижения обоза Левенгаупта полторы тысячи солдат, собиравших контрибуцию с беларуских деревень, отбились от главных сил и, собравшись вокруг войскового судьи немца Йохана Бенеке, маршем пошли обратно в Курляндию через Шклов. Дойдя до деревянных домиков Шклова, эти солдаты, передохнув и набравшись у князя Сапеги провианта и пороха с пулями, отправились оттуда прямиком в Ливонию.

Четырежды люди Бенеке отбивали атаки царских карательных отрядов казаков, калмыков и драгун, дважды обманывали хитроумные казачьи засады и продолжали упрямо идти на спасительный север… Местные литвины, в принципе, с сочувствием относились к этим курляндским солдатам, помогая кто чем, но были и лихие людишки, которые нападали с целью завладеть оружием.

Этот беспримерный поход прибалтийских солдат через леса и болота, сквозь туманы и дожди осенней Беларуси, минуя рыскающих карателей, успешно завершился в Ливонии. Правда, до дому добралась лишь тысяча. Почти треть отряда Бенеке погибла и потерялась на этой огненной дороге войны.

Ну а в Шклов после ухода отряда Бенеке нагрянули казаки и драгуны и, грабя крамы и склепы, забрасывая факелами крыши домов, подожгли город. Сделанный главным образом из дерева, Шклов сгорел быстро, как костёр на Купаловскую ночь. Некогда уютный город, раскинувшийся на правом берегу Днепра под холмами, усеянными редким лесом, выгорел на две трети. А вот что сам царь Пётр писал по этому поводу для других беларуских жителей, чтобы скрыть свои преступления:

«Шведы тамо чинили то изо всех церквей потиры и оклады св. икон серебряные обдирали и пограбили… в церкви соборной Могилёвской святейший сакрамент тела Христа на землю выброся и оный потир похитя, вино из оного пили. Таго ж и народ литовский…»

То есть в бедах литвинского Могилёва виноваты сами литвины. Ну и шведы… Правильно говорили про царя Петра, что болен головой, да жесток. Ещё и циничен оказался царь московский. «Сатанинский зверь» – как назвал его однажды Лев Толстой.

СОЖЖЕНИЕ ВИТЕБСКА

Витебск за свою историю горел неоднократно. Но самый запомнившийся пожар случился также в 1708 году. И вновь свою руку к пожару приложил царь Пётр. Его каратели поджигали Витебск старательно, скрупулёзно следуя заранее составленному плану, учитывая направление ветра и схему застройки. Причина? Пётр I «приказал бывшим в его армии казакам и калмыкам поджечь город с четырёх концов в наказание за то, что горожане тайно выплатили шведскому королю семь тысяч талеров».

И тут Пётр нашёл «уважительную причину». Он ведь прекрасно знал, что его соперник аналогично ему собирает в Беларуси контрибуцию и что не заплатить ему деньги беларусы не могут, так же, как и царю. Вот только Карл в отличие от Петра ничего не жёг при этом, никого не наказывал. Он лишь взрывал некоторые каменные стратегические здания, как попытался взорвать, но всё равно не получилось, Несвижский замок. Замок был взорван, как цитадель его противника и союзника Петра Кароля Радзивилла. Кстати, после этого Радзивилл, как ни странно, ушёл из лагеря царя и перешёл к молодому королю Швеции.

Потрёпанные и не раз битые шведами царские войска подошли к Витебску. Остановились частью на квартирах, а частью – лагерем в фольварке Лукишки, что рядом с современной гостиницей «Ветразь». Сейчас там лишь пустырь, со всех сторон защищённый от ветра диким кустарником. Но в 1708 году жизнь в фольварке кипела. Изрядно уставшие в походе петровские солдаты решили отдохнуть и поесть, делегировав нескольких представителей во главе с комендантом Соловьёвым в Ратушу. Бургомистр и местный писарь Бонич откликнулись на приглашение и пришли в лагерь московцев с водкой и несколькими возами провизии, проклиная, при этом всю эту войну. «Оттуда шведы, отсюда москали! Как избавиться от этой беды!» Такая поговорка родилась в те годы в народе.

Однако, похоже, незваный в гости царь остался недовольным угощением. Очень скоро литвины вернулись трезвыми и озабоченными.

По Витебску поползли слухи, что Бонич выискивает 600 талеров, чтобы откупиться и спасти город от уничтожения. Сумма была невелика по сравнению с выплаченным ранее шведам. Но и выторговать удалось только часть города – Заречье, где вышеупомянутый писарь и проживал. Любопытную подробность удалось разыскать в Парижском издании 1863 года: «…каго Бог хацеў захаваць, тыя ўначы з лепшымі рэчамі ўцяклі і ў зямлю закопвалі, бо нейкі добры чалавек маскаль, з некаторымі добра знаёмы, пісаў свайму пабраціму: «Сцеражыся, горад будуць паліць».

Среди «избранных Богом» оказались почему-то в основном родственники писаря и его соседи. Соседям вообще-то доверяли, но лишь до войны. Пётр ввел любопытную практику стукачества: если ты доложил о сокрытии добра, стало быт, тебе, как доносчику, полагалась треть от изъятого. А это немало.

На следующее утро московцы велели подвоеводе Витебскому Самуэлю Киселю собрать всё население на площади. Около часа люди томились в ожидании, после чего услышали царский приговор: «За то, что вы, витебляне, радуетесь шведу и провиант даёте, приказываю вас жечь. Вот вам три часа немецких – убирайтесь!» Спасибо, как говорится, и за три часа. Могилёву дали час.

Правда, московцы не были бы самими собой, если бы хотя бы эти условия исполнили. В тот момент, когда жители Витебска бросились спасать своё добро, окраины уже пылали. Казаки и калмыки растянулись цепью и планомерно поджигали дома, заранее распределив, кому какая улица достанется. Солдаты мародёрствовали, начав каждый с квартиры своих гостеприимных хозяев.

Сам же подвоевода Кисель уйти далеко не успел, его ограбили прямо возле Ратуши. Считалось удачей добыть что-нибудь из церковной утвари. Один из казаков заметил, как ксёндз Марачковский пытается спрятать кубок для святого причастия в кладовой с прочими дорогими вещами. Казак остановил ксёндза и настойчиво поинтересовался, что он несёт. Иезуит ответил: «Пана Бога». Казак в ответ поклонился до земли, перекрестился и сочувственно изрёк: «Ойче, всё равно собачьи дети, нехристи отберут. Я христианин, возьму-ка лучше я».

Можно сказать, что ксёндзу ещё повезло. Куда как хуже вели себя калмыки. Отобрав у нищего 2000 злотых (вот какие нищие были в Витебске!), они его долго с остервенением били.

Витебск пылал всю ночь. К утру на его месте осталось лишь пепелище. Уничтожены были все замки, жилые дома, ратуша, районы Заручавья, Задунавья, четыре костёла, двенадцать церквей, в том числе соборная, взятая 16 месяцев назад на реставрацию, большая колокольня и четыре малых, женский монастырь базилианок, новый костёл, всего года два как построенный. С тех пор Витебск обеднел, народонаселение в нём уменьшилось, торговля упала.

Похожая судьба постигла и другие города, где побывали войска царя. Лишь Минск чудным образом не сожгли, пусть его дважды и разорили казаки и калмыки. Но последним минчане смогли дать достойный отпор. Всего же за годы Северной войны трёхмиллионный народ ВКЛ сократился на семьсот тысяч – почти на 25 процентов.

Поэт Фёдор Тютчев сказал однажды: «Русская история до Петра Великого – одна панихида, а после Петра Великого – одно уголовное дело!» Лучше и не скажешь.