Михаил ГОЛДЕНКОВ
«Аналитическая газета «Секретные исследования», №15, 2017
3 июля для Минска знаковая дата. Его в этот день освобождали дважды, в двух отечественных войнах, когда под вопросом было само наше существование.
БЕЛАРУСКОЕ КУЛИКОВО ПОЛЕ
Термин «Куликово поле» давно стал фразеологизмом, крылатым выражением, означающим сражение за свободу, начало освобождения. Для истории Беларуси таким Куликовым полем является битва на реке Полонка, произошедшая 28 июня 1660 года во время Кровавого потопа, войны с московским царём.
Итак, московский воевода Иван Хованский с войском (по польским данным до 40000 человек, а по российским – всего в 9000 человек) пошёл навстречу Степану Чарнецкому и Яну Павлу Сапеге. У берегов речушки Полонки и одноимённой вёски, что в Барановичском районе Брестской области, чуть западней Барановичей, обе армии встретились.
Битва на Полонке – первая настоящая громкая победа войск ВКЛ той войны, конечно, пока не стала окончательным разгромом захватчиков, но оказалась знаковой и первой викторией литвинов, изменившей прежде всего умы людей: литвины поверили – они победители, а московиты в своей победе, а главное, в своих силах, впервые серьёзно усомнились. По определению Льва Толстого в его характеристике Бородинской битвы, Полонка стала тоже нравственной и психологической победой армии Речи Посполитой и первым серьёзным моральным ударом по армии захватчиков. Именно благодаря победе в этом сражении неприятель оставил без боя и Минск, и Ляховичи.
Маленькая извилистая Полонка течёт в холмистой местности между Слонимом и Ляховичами, в 20 км западнее Баранович в самой низкой её части, образуя возле деревни Полонка широкий изгиб (луку) радиусом около 2 км, где и расположились войска Речи Посполитой. Несмотря на малые размеры и неширокое русло, берега реки с обеих сторон сильно заболочены, и, чтобы перебраться с одного берега на другой, требовалось идти по мосту, находившемуся вблизи деревни. По народным беларуским легендам приток Иссы речка Полонка получила такое название из-за незамерзающего озерца – полонки (полыни) – в котором некогда утонула конница пришлых крымских татар. Теперь сюда шёл Хованский…
Поляки пишут, что Хованский привёл армию в 40000. Но мог ли он собрать такие огромные силы? Конечно же, нет! Из-под Ляховичей, которые Хованский неудачно осаждал до сих пор, он мог привести лишь максимум 4000 человек. К нему на подкрепление пришло ещё столько же, потому цифры российской Википедии кажутся куда как более правильными – от 8000 до 9000 человек было у Хованского. Но мог ли Хованский вопреки московской стратегии идти с такой малой силой против превосходящего противника? Не мог. И тут русскоязычная Википедия или лукавит, или просто забыла включить в состав армии Хованского конницу князя Семёна Лукича Щербатова и солдат воеводы Семёна Змеева, также принявших участие в битве. Вот вместе с этими силами объединённое войско Хованского, Щербатова и воеводы Змеева, в самом деле, могло вполне достигать числа и в 20000, и в 40000 человек, о чём и пишут беларуские историки.
Союзное войско Сапеги и Чарнецкого числом не более 15000 начало строиться у реки Полонки и одноимённой деревни около шести часов утра. Расположить армию в излучине болотистой реки полководцы решили после сообщения разведки о быстром приближении московитов. Река с болотистыми берегами неизбежно заставляла Хованского приостановить наступление. Выигранное время и естественная преграда позволяли войску Речи Посполитой развернуть боевые порядки. Солдаты Сапеги стали севернее переправы, а Чарнецкого – южнее. Переправа оказалась на участке коронных войск, которые были расставлены в следующем порядке: на правом крае – напротив заречного фольварка Патяны – стояли отряды панцирной и лёгкой конницы Габриэля Войниловича. В центре, напротив моста, Чарнецкий поставил королевский полк, свой драгунский и две гусарские хоругви. На левом крыле, граничившем с правым крылом литвинов Сапеги, стояла пехота и артиллерия. В авангарде находились четыре лёгкие хоругви поручика Петра Менжинского, переправленные на восточный берег реки Полонки. Они разместились в небольшой рощице, что росла за переправой.
Итак, Хованский приближался к городу Слониму с 20000 солдат, но, конечно же, не с 40000, как пишут польские историки. С целью разведки дислокации противника в сторону Слонима был выслан московитский отряд под командой Нащокина, но Чарнецкий стремительно атаковал его, нанёс поражение и вынудил отступить к основным силам московского войска. Выслушав доклад Нащокина, Хованский решил использовать фактор неожиданности: ночью перейти через речку Полонку и врасплох атаковать неприятеля.
БИТВА
Однако неожиданности у Хованского не вышло. На рассвете 28 июня 1660 года авангард московской армии, состоящий из «перемётчиков» – литвинских шляхтичей, перешедших на сторону Московии под командованием Флориана Слонского, после пушечной пальбы по литвинско-польским позициям оттеснил авангард Менжинского и стал переправляться кто по мосту, а кто, увязнув в топких берегах беларуской речушки. Бой разгорелся – упорный и жестокий. «Присяжная шляхта наступала пешей, билась заядло». Хотя Чарнецкий просил своих солдат держаться как можно дольше, долго сдерживать атаки «перемётчиков» оказалось трудно. Авангард Менжинского отступил, но, заняв удобную позицию, открыл плотный мушкетный огонь, когда отряд Слонского вновь пошёл в атаку. На наступающего врага обрушилась и контратака гусар Чарнецкого. Польские и русинские гусары опрокинули предателей шляхтичей, не дав перейти им реку. Подоспевшая на помощь московитская пехота, устремившаяся по мосту на противоположенный берег, также подверглась массированному удару гусар и была порублена и отброшена назад…
Хованский, конечно же, уже понял, что фактора неожиданности у него не вышло. И тут он сделал одну роковую ошибку. Точнее даже не он, а его разведка… Предрассветный туман и дым от подожжённых литвинами домов Полонки скрывали истинную их численность, составлявшую чуть менее 8000 конницы и около 3000 пехоты. Ну, а разведке Хованского показалось, что силы Чарнецкого почти вдвое меньше. И это была ещё одна хитрость «русского воеводы» Чарнецкого, успешно реализованная. Хованский, в самом деле, ему поверил, посчитал, что у Чарнецкого людей меньше в три раза, и это окрылило московского полководца. Он был полностью уверен в победе. Хованский не отказался от изначального своего намерения разгромить сначала левое крыло противника и сконцентрировал здесь главные силы своей конницы, взяв командование на себя. Центр он доверил Семёну Даниловичу Змееву. Левым крылом московитов (напротив коронных войск) командовал князь Щербатов. В резерве находился князь Трубецкой с частью конницы. Чтобы прикрыть своё левое крыло, Хованский занял фольварк Патяны, находившийся за небольшим ручьём. Ручей впадал с востока в Полонку, и московский воевода разместил там отряд пехоты и четыре пушки – на тот случай, если бы литвины и поляки перешли Полонку. Как позже выяснилось, это охранение было слишком слабым. Невнимание к своему левому крылу оказалось главной ошибкой Хованского. Он не смог предугадать, что именно туда будет направлен главный удар войска Речи Посполитой.
У Хованского, впрочем, не было времени на глубокую разведку позиций противника. Скорее всего, Хованский рассчитывал, что преградой для удара противника по его левому крылу послужит заболоченный ручей, впадающий в Полонку. Хованский и не подозревал, что конница противника перейдет обе водные преграды и ударит как раз в это крыло. Больше всего он рассчитывал на свой правый фланг, где собрал больше всего ратников, причём самых лучших.
Хованский приказал атаковать Чарнецкого, видя завязавшийся на переправе новый бой. Московиты пошли вперёд большими силами. И тут из береговых зарослей по солдатам Хованского затрещали мушкеты литвинов, ухнули пушки. Люди же Чарнецкого под огнём пушек и новой атакой массы неприятелей стали спешно отступать. Обрадованный Хованский приказал преследовать и разбить врага… Но это была новая ловушка, очередная полынья: Чарнецкий завлекал московитов в «расставленные сети».
Полк Змеева силами своих солдат и верной царю литвинской шляхты ринулся на мост преследовать «побег» Чарнецкого и при переправе угодил-таки в засаду: драгуны Чарнецкого с двумя пушками открыли яростный огонь сбоку по мосту, а затем солдат и шляхту Змеева вновь атаковали коронные гусары с длинными копьями. На мосту и в реке всё смешалось. Люди падали, прыгали в воду, в миг окрасившуюся кровью… Московские ратники бросились обратно к берегу, но и там разрывались ядра и свистели пули. Раненным упал и сам Семён Змеев…
РАЗГРОМ ХОВАНСКОГО
Хованский теперь понял свою ошибку. Но решил идти ва-банк. Князь выхватил саблю и лично повёл в атаку весь правый фланг – около 6000 человек. Его ратники сшиблись с идущими вперёд литвинами, русинами и поляками. Ожесточённый бой завязался и в воде Полонки, и в её трясине, и на суше. Конные литвины Полубинского налетели вихрем, рубили врага, теснили его, втаптывали копытами коней в топкие берега, сбрасывали в воду. Хованский знаками и криками собирал вокруг себя своих всадников и вновь бросал их в атаку. Но даже его энтузиазма и храбрости не хватало, чтобы остановить напор литвинской кавалерии, которая насаживала на длинные пики его ратников, как жуков на булавку… Гусары Александра Полубинского нанесли московской пехоте особо ужасные потери. Пехотный строй московитов был разбит столь удачно, что «никто древка даром не сломал» – т.е. все, кто поломал свои копья, поломали их, протыкая ими врагов… Хованский в этой жуткой для него рубке также получил удар по голове гусарской пикой и выпал из седла. Его быстро пересадили на нового скакуна…
События разворачивались быстро. Увидев разгром центра, обратилась в бегство московская конница левого фланга. Следом за ней убежала добрая треть пехоты. Всадники Войниловича ударили с тыла по отрядам Щербатова, напор литвинов сломал сопротивление правого московского крыла, и хоругви Сапеги сильно врезались с этой стороны в правый фланг конницы Хованского… В боевых порядках московитов возник хаос и неразбериха, ибо большая часть войска Хованского оказалась под атакой со всех сторон…
Большинство московитов было смято, порублено и в панике бежало. Литвины уже сидели на их плечах и рубили убегающего неприятеля. Московитян от полного разгрома спасли немецкие рейтары. Они рассыпались по берегу и открыли плотный огонь из мушкетов. Для Полубинского, преследовавшего убегающего Хованского и его солдат, дело осложнялось не только мушкетным огнём, но и болотистыми берегами Полонки, где вязли его кони. Но вот копыта наконец-то застучали по твёрдой земле – гусары преодолели топь. Однако теперь на них уже летели отборные боярские полки и немецкие рейтары. Неприятели с громким кличем сблизились, сшиблись, и всё вновь смешалось в водовороте отчаянного сражения. С фланга уже громыхали залпы – то солдаты литвинского полковника Войниловича обстреливали левое крыло московского войска князя Щербатова. К Войниловичу присоединился и Михал Казимир Пац со своей жемайтской дивизией.
Смяв фланг ратников Хованского, солдаты Войниловича ударили в тыл неприятеля, налетели на позиции пушкарей, спрятавшихся в зданиях местного поместья. По литвинам из-за стен будынков открыли смертоносный огонь из орудийных и мушкетных стволов. Ядра и пули стали косить литвинскую и жемайтскую пехоту и кавалерию, люди падали снопами на землю. Никто не мог перезарядить мушкета, даже вытащить шомпол или достать пороховницу не было времени. Участник той битвы позже вспоминал этот момент:
«Поздно было огонь давать, когда летел град пуль. Полегли убитыми много солдат, много получили ранения. Но ещё с большим энтузиазмом пошли мы на них, так как увидели, что чуть ли не все погибнем, если спины покажем. И пошли прямо на их огонь, да так, что с ними смешались. Как зерно с сечкой, так как уже нельзя было иначе».
«Трудно было разъярённым солдатам связать руки, и выбили они три тысячи один к одному», – писал потом Ян Павел Сапега об этой атаке.
С яростными криками литвины и жемайты ворвались во вражеские укрепления, перебили пушкарей, а уцелевшие артиллеристы и стрельцы бежали в поле, где на них налетели и пехотинцы Паца, и гусары Полубинского, и казачки Кмитича, рубя саблями и пронзая пиками. Польские драгуны Любомирского бежали по мосту и при поддержке кавалерии также врывались на позиции московской артиллерии, и тоже гнали и рубили канониров и стрельцов Хованского.
Бежавшие солдаты и стрельцы Змеева укрылись в березовой роще, где приняли оборону, соорудив засеку (поваленные крест-накрест небольшие деревья верхушками в сторону неприятеля), атаковывать которую всадники Чарнецкого не решились. Тогда Чарнецкий отозвал кавалерию, приказав подкатить к лесу захваченные у московитов орудия. По прячущимся в лесу ратникам Змеева открыли огонь из их же пушек. Ядра крошили деревья и засеку, валили и разрывали людей…
ОСВОБОЖДЕНИЕ
Неся потери и не видя возможности дальнейшего сопротивления, московские офицеры приняли единственно правильное решение – сдаться. Но когда московиты вышли из засеки для сдачи, Чарнецкий подумал, что его атакуют.
Вновь кавалерия налетела на захватчиков, которые уже абсолютно не были готовы обороняться… От страшной резни спаслись и смогли бежать 800 стрельцов и 400 солдат Змеева, вновь укрывшиеся в роще. Позже 700 из них сдались, выбросив белый флаг. Остальные были перебиты или бежали… Попал в плен Щербатов, был ранен Змеев, ранен саблей в голову Трубецкой, с двумя ранами головы и с небольшим отрядом бежал Хованский…
По свидетельству Щербатова, под Полонкой погибло 16000 московитов. Это был полный разгром главной царской армии, которая тогда действовала в Беларуси, и коренной перелом в ходе всей войны. Хотя российская Википедия пишет, что Хованский потерял 3500 человек убитыми, а польские историки указывают на потери Хованского от 12000 до 16000 человек. Конечно, российские данные в 3500 человек убитых совершенно не стыкуются с тем, что к Ляховичам Хованский прибыл с малым отрядом, оставшимся от 20-тысячной армии. Посему данные Щербатова о 16000 погибших кажутся более верными, тем более что они совпадают по элементарной математике: всего у Хованского после битвы осталось 4000 человек, а значит, если эту цифру отнять от 20000, то и получим подтверждение данным Щербатова о 16000 погибших.
Такое большое число погибших по сравнению с потерями армии ВКЛ и Польши – всего 300 убитых – красноречиво говорит о том, что московитов много полегло во время бегства, когда их рубили и обстреливали вдогонку, пока они разбегались кто куда, особенно не повезло тем, кто оказался в чистом поле. Ян Хризостом Пасек, очевидец и участник сражения, так описал бой московских бердышников и посполитых кавалеристов: «Четверти часа не прошло с начала этой схватки, вырезали их [московитов], так что ни один не ушёл, поскольку были в чистом поле»…
Известно также, что убегавшие остатки войска Хованского постоянно преследовала, рубя и обстреливая из луков, лёгкая конница (казаков) Самуэля Кмитича. Она гналась до поздней ночи, порубав и перестреляв большинство беглецов. Ну а шляхтичи-предатели предпочли вообще навсегда ретироваться из армии Московии. Их страх за наказание, как и раскаяние, что сделали неверный выбор, наверняка были в тот момент безмерными.
Правда, беларуские историки приводят и такие цифры потерь Хованского: 4500 человек только убитыми, в том числе около 2000 боярской конницы, и ещё 800 пленными – всего 5300 человек, более половины войска Хованского. Но тут учтены потери лишь в самом сражении на реке и не учтены погибшие во время преследования и навсегда покинувшие войско Хованского люди. Скорее всего, ушли безвозвратно и немецкие рейтары Хованского. Однако суть победы вовсе не в точных цифрах потерь, а в эффекте от победы, в том ужасе, который впервые испытали захватчики, убегая от берегов Полонки, спасаясь от «взявших их на меч» литвинов. После этой битвы, по словам самого Хованского, его солдаты испытывали почти суеверный страх перед литвинами, и князь считал, что литвины его ратников заколдовали…
Так с Полонки началось изгнание захватчиков с беларуской земли. 1660 год стал годом начала череды славных побед. В тылах противника с новой силой развернулась народная партизанская борьба. Вскоре войска Сапеги и Чарнецкого были уже под Борисовом. Этим же летом освобождение праздновали жители Кричева, Шклова, Мстиславля. Некоторые отряды литвинских хоругвей приближались вплотную к Смоленску и там жалили московитские гарнизоны неожиданными атаками.
Итак, оглушительно разгромленный на легендарной беларуской речке князь Хованский с перевязанной окровавленной головой и малым отрядом прибежал обратно к Ляховичам, в тайне надеясь, что гарнизон крепости капитулировал. Но Ляховичи, к ужасу московского князя, оказались до сих пор не взятыми. Отряд Хованского бросился от Ляховичей дальше, к Минску, а оставшиеся под Ляховичами новгородцы и драгуны, заразившись страхом ратников Хованского, в тот же день сняли безуспешную осаду и спешно двинулись на север, к Полоцку, бросив под Ляховичами даже свой обоз и всё, что могло помешать быстро уносить ноги от страшных литвинов… В брошенном московитами лагере под Ляховичами победителям достались огромные трофеи. Особенно радовался Павел Сапега многочисленной артиллерии и запасам пороха. Было здесь также много муки и более семи тысяч награбленных у крестьян коров. Ну а что касается деревни Полонки, то в результате битвы она была почти вся разрушена. Король и Великий князь Речи Посполитой Ян Казимир по этой причине на целый год освободил Полонку от всяких налогов.
Резонанс от поражения Хованского на Полонке был почти мистическим. Московиты в панике бежали не только из-под Ляховичей, но и быстро оставили Минск и ушли в Полоцк. В Минске Хованский так и не успел перевести дух. Он писал царю, что его солдаты бегут, даже не видя врага, жаловался, что литвины своим волхованием заколдовали его людей… Московитский гарнизон Минска также бежал из города... И как только московский князь покинул Минск, в него вступили литвины – 3 июля 1660 года, в тот же день, когда в 1944 году город был освобождён от немецко-фашистских захватчиков... Въехавшим в Минск литвинам предстала унылая картина: совершенно необитаемый город с брошенными телегами и пушками на улицах, с обилием полуразрушенных домов, с не похороненными телами неизвестно кого, с беспорядком и хаосом… И ни одной живой души не вышло встречать освободителей. Даже бродячих собак не было видно нигде – все жители Минска в эти дни прятались в местных лесах, куда ушли при приближении московитов ещё четыре года назад.
